Правила журналистов: Ульяна Скойбеда

ВЫЯСНИТЬ ПРАВДУ

Расследования – это разговаривать. Пятьдесят, шестьдесят человек?

Ок. Бывало и так.

Поэтому я не могу читать репортажи. Совсем. Сначала я думала, это проблема репортажей. Потом поняла: моя. Репортаж, который автору, изданию, да и, видимо, всем вокруг кажется глубоким и законченным, для меня – пятидесятая часть работы. Тысячи четыре знаков я могу терпеть эти бесконечные: «Он показал мне заскорузлую руку, в руке был патрон, пахло гарью, колыхался ковыль. И тут старик прошамкал…», – потом начинаю беситься, орать: «Да когда это кончится?!», – искать смысл (он ускользает) листать страницы, убеждаться, что их еще двадцать…

Профессиональная деформация.

Разговаривать – значит, ничего не брать на веру из Москвы, никакие сообщения коллег
(извините, коллеги). Сколько раз первоначальная информация переворачивалась «в поле» с ног на голову, виновные оказывались жертвами, сторонние люди – центровыми фигурами, а вся история вместе – талантливым пиар-ходом или срежиссированным спектаклем…

На месте выяснить правду нетрудно: каждый знает кусочек и хочет его рассказать, а ты собираешь мозаику. Или не хочет рассказать, и ты играешь с ним в морской бой.

— Е-9?

— Ба-бах!

Потом, по точкам и крестикам, понимаешь, что человек прятал.

Правда – это же шило в мешке. Все время вылезает.

Кстати, когда мне массированно врут – очень сильный человек или пятнадцать человек разом – у меня становится плохо с сердцем. Хороший индикатор.

Но чаще люди действительно по-разному видят события. Надо понять, ПОЧЕМУ видят так, а не иначе.

Мне часто говорят в командировках: «Да вы не москвичка. Вы говорите не так».

А потому что я мимикрирую под собеседника. Помните, электрическая няня у Бредбери? Ее лицо менялось, когда она смотрела на каждого из детей.

Вот, это я. Я в каждой области начинаю говорить с местным акцентом. В юности про меня говорили: «Скойбеда – лакмусовая бумажка».

Что, собственно, такое журналист? Аккумулятор, анализатор и транслятор информации. Все проанализировав, надо решить, кто прав.

НЕ ПРОДАВАТЬСЯ

Опытным путем установлено – кто предлагает оплатить гостиницу-ужин в ресторане-машину-прогулку по городу – тот и есть главный негодяй. Никогда и ничего нельзя брать у героев. Желательно и не есть у них. Потом щепетильность не даст написать правду. Хлеб преломлен.

Каждая моя заметка много лет обвиняется в «заказе», но было ли, чтобы мне правда предлагали плату?

Да, было, два раза.

В первый раз перед интервью герой завел меня в ювелирный магазин и сказал: «Ты посмотри, вдруг тебе что-то понравится?», – во второй, уже после всего, на вокзале, застенчиво протянул деньги, тысячу рублей. И если в первый раз я искренне не догадалась, чего от меня хотят, то во второй, надеюсь, выражение моего лица было достаточно глумливым.

Почему таких случаев мало?

Потому что журналисты, которые продают слово и имя, сидят в редакции и пишут заказные статьи/рекламу. А если ты уже приехал «в поле», то логично предположить, что твой приезд оплатила противоборствующая сторона. Вот все так и считают.

Замечено: у людей, которые начинают писать оплаченные материалы, Бог забирает талант. Нельзя одновременно – Богу и мамоне. Здесь некие законы мироздания, о которых рассуждать не стоит, их надо просто принять.

НЕ ПОДЛИЧАТЬ

Здесь надо бы написать об этических нормах. Печатать ли медицинский диагноз героя, если эта интимная личная информация ярко характеризует человека? Писать ли, что убитая жертва маньяка – проститутка, если родственники просят этого не делать? Публиковать ли фото «смотрящего», которые дали родители авторитета, а потом передумали, пошли на попятную? Интересы газеты, профессии или героев, людей? Часто они вступают в жесткие противоречия.

В остальном, я считаю, этика журналиста не сильно отличается от общечеловеческой. Не брать интервью у раздавленной горем жертвы под видом следователя или психолога – это просто не подличать. Стараться не навредить (снова интересы бизнеса или человека), стараться делать добро («Скойбеда, напиши в конце внятное моралите!»), выполнять обещания, данные героям (по возможности), помогать начинающим коллегам и вообще всем, кто просит.

В ответ работа приносит счастье.

У протестантов есть выражение: «Иисус любит тебя!!!», – так вот: журналистика любит нас (тех, кто вкалывает в газетах). Я никогда не опоздала на работе ни на один поезд. Я вскочу ровно в последнюю вертушку, которая уходит из зоны бедствия, я найду всех героев, я раскопаю, пройду, найду, сумею. Стопроцентная удача, зеленый свет.

Важно: все это только на работе, в жизни я обыкновенный человек. Знаете, как в фильмах про супергероев: нажимаешь кнопку – и ты сразу Бетмен.

От этого невозможно отказаться, и я не знаю лучшей жизни. Драйв идти по лезвию, драйв нестись куда-то в ночь… Адреналин – наркотик наш.

Лучшие фееричные тексты у журналиста получаются, когда он взахлеб рассказывает о командировке или встрече. Когда на работе ему было весело.

НЕ БОЯТЬСЯ

Это все было о расследованиях.

О колонках я наверняка знаю одно: если ты несколько дней ходишь и бубнишь себе под нос, рассказываешь умные мысли галкам за окном и пылесосу – надо садиться и записывать.

Такие колонки вызывают эффект разорвавшейся бомбы. Стон, скрежет зубовный, многотысячные отклики: «Вы сказали именно то, что я хотел выразить и не мог…».

Важно: нарочно придумать колонку, которая попадет в болевую точку общества, невозможно. Скорее всего, ноосфера и коллективное бессознательное существуют, а журналист – ну, это же приемник информации. С антенной на голове…

Проблема в том, что я, как мне кажется, тихо высказываю свое мнение (причем себе: все колонки я пишу себе), а в ответ вместе с восторгами и поклонением получаю лучи «гнойного поноса». Ненависть, угрозы «встретить». А я же, в общем, просто маленький человек с лейкой, блокнотом и пылесосом…

Прямо как у Жириновского у меня получились принципы: не врать и не бояться. Чего еще было ждать от этой Скойбеды.