Андрей Константинов: «СМИ не санаторий, где врачуют души»

В гостях у ЖурДома — председатель совета директоров медиагруппы «Агентство Журналистских Расследований» (АЖУР), писатель и журналист Андреей Дмитриевич Константинов. В петербургской медиасреде Константинова называют «классиком»: разработанная им теория журналистского расследования до сих пор является одним из наиболее интересных предметов для студентов журфака, «Фонтанка.ру», входящая в медиагруппу, — занимает позиции ведущего городского СМИ, детективные романы писателя пользуются высоким спросом в книжных магазинах. Андрей Константинов рассказал ЖурДому о том, что стало с методом расследования, по какой причине журналисты иногда уходят в криминал, и почему студенты журфака должны знать, что такое Уотергейт.

Вы много лет преподаете на журфаке «Теорию журналистского расследования». Были какие-то кардинальные перемены за 15 лет преподавания?

Они не могли не быть в силу того, что поменялись законы и законодательная практика. Когда мы начинали, только появились законы для СМИ. Средства массовой информации тогда берегли. Во времена, когда газета «Коммерсант» проиграла суд «Альфабанку» (Прим: речь о нашумевшем в 2004 году иске «Альфабанка» к ИД «Коммерсант» о защите деловой репутации), стало понятно, что все изменилось — жизнь, конъюнктура рынка, изменились направления. Закончились гангстерские войны, стала популярна «социалка». Это не могло не отразиться на самой практике. Мы рассказывали студентам о понятии «юридическая экспертиза». Мы первые в Петербурге ввели правило проверки юристом каждого журналистского материала.

Каждую публикацию?

Каждую публикацию. Когда мы начинали в газете «Смена», никаких юридических отделов не было. В 1991 году мы точно знали, что уже никто не строит социализм, но никто не знал, что же, собственно, строят. Это ударило, в первую очередь, по журналистике. Открылись какие-то семинары за рубежом, но мы поняли, что их законы у нас не работают в силу разницы менталитетов и традиций.

Есть в журналистском расследовании понятие – «генеральное интервью». Это интервью с главным злодеем в истории. В западной традиции расследование начинается с такого интервью. Злодею должны позвонить и спросить, к примеру, «крали или нет?». У них дальнейшему расследованию это не повредит. А у нас? У нас он успеет позвонить тому, сему, ментов нагнать, к главреду прийти с «полмешком урюка» и расследование может угаснуть, не начавшись, в силу русских реалий.

Давайте про расследования. Раньше криминальные были популярны истории, потом, как Вы говорите, социальные, а что сегодня? Знаю, что «Ваш тайный советник» стал историческим журналом.

Исторические расследования были всегда популярны. «Ваш тайный советник», ориентированный на криминал, изжил себя. Сейчас более востребованы трудоемкие расследования и те, что требуют дополнительной квалификации. Экономические, к примеру.

Что имеется ввиду?

Мошенничества, теневая экономика, теневая индустрия, фальсификаты, интернет-мошенничества. С одной стороны, это криминал, но криминал «беловоротничковый». Просто сфера криминала сильно изменилась. Ушла в экономику. Новые виды расследований – экологические, про которые в начале 90-х мало вспоминали — не до того было.

Т.е. сфера интересов читателей сменилась?

Это система приоритетов, конъюнктура. Сейчас, если кого-то убили, – ну убили и убили. Резонанса нет.

Криминал и сейчас есть, но другой – коррупция, завязанная на чиновниках, полиции и прочем. Почему интерес упал у населения к таким расследованиям?

Потому что люди «наелись». Их тринадцать лет этим кормили. Да и доверие падает к журналистам. И не только у нас в стране, во всем мире.

Как думаете, каким образом формируется отношение к журналистам сейчас?

Журналистики стало больше. Одновременно с этим упал ее уровень. Очень сильно просело образование. Уровень современного молодого журналиста недостаточно высокий в общегуманитарном плане. Стали меньше читать книги. Современному журналисту некогда заниматься таким пустяками, как чтение «Братьев Карамазовых». Типичная биография молодого журналиста: поступает на журфак и почти сразу начинает работать, потому что надо жить и зарабатывать. У нас работают ребята, которые учатся. А мы же капиталисты – выжимаем все соки. Мы говорим: «Нам все равно учишься ты или не учишься, ты же работать пришла. Работать и зарабатывать!».  И сидит она, болезная, строчит свои какие-то заметки, а Горшков (Прим.: главред «Фонтанки.ру») у нее что-то не принимает. Заставляет переписывать. А ей надо еще учиться, ходить на лекции. И надо читать книги, и не только учебники. А когда? Личную жизнь тоже никто не отменял. Если ее не будет сейчас, то потом когда она будет – в 45? Это серьезная трагедия. Многие говорят себе: «Я потом, потом. Мне вот сейчас перебиться, потом диплом бакалавра, потом магистра. Я потом это прочитаю». Так вот не будет никогда «потом»! Настоящее образование — это дневное образование и без дополнительной работы. Они же биологически по генам не глупее нас, но у них меньше возможности заниматься этим своим образованием.

Но журфак — специфический факультет. На заочном отделении есть возможность читать книги в полном объеме. В этом смысле «заочка» лучше.

Для того, чтобы говорить для общества и от имени общества, да еще и в молодом возрасте, надо много знать того, чего даже на журфаке не преподают. Выпускник журфака, который хорошо знает хотя бы один иностранный язык, — редкость. А вообще-то журналисту лучше знать два иностранных языка, психологию, логику. Историю преподают очень мало. Слабо знают литературу. Мы все время на пятом курсе в начале наших занятий проводим эксперимент – спрашиваем у студентов, что такое «Уотергейт».  То же самое, что спросить на истфаке «когда началась первая мировая война?». Это же вопрос не наших придирок. Если этого у тебя нет на бэкграунде, то грош тебе цена.  Будет бедный аллюзивный ряд, язык. Общество это замечает и начинает меньше уважать журналистику.

Журналистика очень помолодела. Посмотрите, какие у нас щеглы стоят в эфире. И посмотрите, сколько лет телеведущим на CNN и BBC – это все взрослые дяденьки и тетеньки. Потому что тебе надо сначала набраться образования, опыта и тогда тебе будет делегировано право говорить от имени общества и для общества. У нас же как: «чего я мальчишка с микрофоном стоять?!»  На Западе, если тебе в тридцать пять доверили с микрофоном стоять, за счастье воспринимается.

То есть в российской журналистике стоит вопрос статусности?

Не в журналистике — в жизни. Просто распространяется на журналистику. Капиталистические способы производства — когда в редакцию набирают стажеров, а  через месяц они «пережевываются» и «выплевываются». А они «дурачки» будут тут стараться забесплатно бегать – им телеэфир доверили.

У вас много с журфака ребят?

Мы приглядываем. Как правило, 50 на 50. Но я скорее возьму на работу с филфака, потому как там более широкая общегуманитарная база. Научить его нашим «прибамбасам» можно за полгода-год. А вот объяснять ему, почему он должен Олдриджа почитать или Олдингтона… Почему я должен этим заниматься?

Выходит, аудитории хватает тех журналистов, которые есть. Особенно в интернет- журналистике.

Обществу много чего может не хватать. К примеру, обществу не хватает хороших художественных фильмов. Ну что, бунты какие-то есть?

Так, может, просто не понимают?

Понимают.

Какая журналистика нужна сейчас?

Качественная, как и медицина.

Это по запросу?

Просто по жизни. Как с вопросом: «Какой садик нужен вашему ребенку? – Хороший. А вы в какой ходите?  – Да, в котором место выбили».

Сейчас много говорят по поводу того, что ущемляют свободу слова, СМИ.

Ее действительно ущемляют  во всем. Не только у нас такие «перекосы». Но то, что сейчас происходит — очень дурной знак. Они (Прим: речь идет о «лагерях» федеральных каналов и оппозиционных СМИ «Дождь», «Эхо Москвы» и т.д.) тоже пошли по пути «есть два мнения — мое и неправильное». Одни выбрали позицию  «Майдан — хороший, Украина – хорошая», другие — наоборот. И не замечают больше ничего. Не способны к глобальному сомнению.

Получается, свобода слова и не нужна. Ведь по большому счету ею не могут воспользоваться в полной мере.

Свобода слова страдает, когда появляется вызов безопасности. Мир оказался очень несовершенный, многослойный и намного более циничный. А главное — изменения стали гораздо быстрее происходить

И как относиться к этому, когда есть белое и черное. Других цветов мало.

Бывают иногда ситуации, когда при прочих разных сомнениях надо делать выбор: либо ты по одну сторону, либо по другую. Потому что, оставаясь нейтральным, ты все равно оказываешься за одну из сторон. Для меня, например, все просто, если аргументация раскладывается 50 на 50,то надо выбирать сторону своих на том простом основании, что они свои. Вот и выбирай кто тебе — свои.

И все же вернемся к криминальной журналистике. Были ли на Вашей памяти случаи, когда журналисты, занимаясь криминальной журналистикой, уходили сами в криминал?

Были. И не то чтобы уходили, предательства совершали: информацию продавали преступникам, взятки брали от них, чтобы не делать чего-то. Ницше говорил, если ты пристально всматриваешься в бездну, знай, что и бездна всматривается в глубину твоей души. А человек слаб и может по-разному реагировать на соблазны. Это вопрос личности, кто как себя оценивает. Я знаю, что если увидел что-то нездоровое — надо избавляться.

О чем Вы?

Если  ты в сотруднике видишь неадекватность. СМИ не санаторий, где врачуют души. Здесь очень важно, чтобы рядом был надежный человек — все зависят друг от друга.

Часто приходится так расставаться?

Бывало. Были неприятные моменты, связанные и с откровенным криминалом. Вроде нормальный человек. Потом смотришь, а он наркоман, да к тому же торговал. Хотя писал прекрасные тексты.

Недавно ГД отклонила законопроект, предоставляющий дополнительный иммунитет журналистам.  Как думаете, дополнительная защита нужна?

Есть с моей точки зрения момент, который ложится в систему этого дополнительного иммунитета, — право на служебную или профессиональную тайну. Как у адвоката, врача, священника. У журналистов часто возникает ситуация, когда его источник требует конфиденциальности. В остальном, не будем лукавить, у журналиста больше прав и защиты, чем у обычного гражданина. Не дай бог, что-то случается с журналистом — это резонансное событие. СМИ реагируют по-другому, власть реагирует по-другому.

Здесь другая проблема. Сейчас кто угодно может заниматься журналистикой. И какой-нибудь урод в татуировках, который только что «откинулся», и семнадцатилетний юнец. Каждый из них может получить корочку журналиста и делать свои сомнительные дела. И вот им выдадут какой-то особый иммунитет. А закон не делает разницы между заслуженным сотрудником федерального канала и этим семнадцатилетним чудом. И тут, я считаю, некоторые виды журналистской деятельности необходимо лицензировать. К примеру, журналистское расследование.  Потому что это особый вид деятельности, требующий особой квалификации и подготовки. Плохой журналист может быть опасен как для человека, который ведет расследование, так и для людей, в отношении которых ведется расследование.

Так выступите с инициативой!

Не люблю, если честно, как-то вылезать. Для меня председательство в Союзе Журналистов (Прим.: Союз Журналистов Санкт-Петербурга)  было тягостным периодом.

Вот опять же, СЖ — институт, который должен оживлять законы, дергать за веревки.

Должен. Но он не работает. В свое время он должен был превратиться в профсоюз, а не в общественную организацию.  Чтобы превратиться в профсоюз, нужно, как минимум финансирование и содействие. Иного союзника, чем государство, у СЖ быть не может. Но государству это не нужно, оно смотрит на СЖ с раздражением, как на камушек в ботинке. Поэтому СЖ не понятно где и не понятно, для чего. Это некая организация, которая не выполняет свои функции, потому что не представляет все журналистское сообщество. И не может влиять на журналистское сообщество, не может влиять на СМИ. Это Союз персоналий.

А каким образом он должен влиять на СМИ?

Репутационным. Например, когда постановление комиссии по этике СЖ может оказать влияние на работу самого СМИ. На Западе так и происходит. А наш СЖ никак не регулирует положение дел в отрасли, а он должен быть игроком на этой поляне. Все упирается не только в финансирование. Я, когда уходил с поста, говорил, что председателем должен стать  человек моложе сорока лет, чтобы у него земля горела под ногами, чтобы его неудовлетворенные амбиции искры из асфальта высекали.

По Вашим словам, в Питере существует разобщенность журналистского сообщества. Нет консолидированности

Нет, конечно. Это проблема. Дело в том, что эту проблему должны ощутить большинство журналистов.  Чтобы государство через институт смогло регулировать отрасль, а не через верхушку: эрнстов, добродеевых и т.д. Отрасль от этого страдать начинает. Для того, чтобы у нас что-то изменилась, нужна четкая настойчивая политическая воля, которой у нас нет. Потому что они относятся к этой всей сфере несерьезно.

Беседу вела Оксана Солодовникова